Рома Бантик — известный в Екатеринбурге художник. Он регулярно участвует в выставках и создает инсталляции в разных заведениях города, его картины хранятся в частных коллекциях и музеях. Один из главных источников вдохновения Ромы — сам Екатеринбург с большим индустриальным прошлым и сохранившимися памятниками конструктивизма. Мы прогулялись с художником по дворам в центре города и прошлись по Плотинке, где в березовой роще можно увидеть одну из его работ. Рома рассказал, за что любит свой дом со столетней историей, чем его привлекают оранжевые парковочные барьеры и каким образом он оказался продолжателем дела своей прабабушки, которая работала на литейном производстве.
Артефакты во дворе: куча снега, старый прицеп и парковочник
Я живу в Екатеринбурге восемь лет. Приехал сюда из закрытого города — Лесного, когда в 2012-м году поступил в Уральский государственный архитектурно-художественный университет. В последние годы снимаю комнату в доме Малышева, 23. Вывеска на этом здании гласит о том, что оно построено в 1958-м году по проекту архитектора Моисея Рейшера, того самого, что спроектировал знаменитую Белую башню. На самом же деле это год постройки только третьего и четвертого этажей: изначально дом, построенный в конце XIX века, был двухэтажным. А в 1950-е, уже при советской власти, его достроили. Если смотреть на здание со стороны двора, можно увидеть «шов» между вторым и третьим этажами. Мне повезло — квартира, в которой я живу, находится на втором, у нас высокие потолки, много пространства. Во время карантина, когда нас закрыли дома, мы с девушкой часто гуляли во дворе, знакомились с соседями. Те, кто живет тут давно, рассказали интересные истории. Например, о том, что отделку в моей комнате делали пленные немцы.
Летом во дворе очень красиво, зелено, свежо. Зимой мне тоже нравится в нем гулять. Недавно рабочие очистили двор от снега и свезли его в одно место, образовав настоящую гору. С маленьким другом-художником Кириллом с третьего этажа мы устроили в ней настоящий тайник. Такие игры словно возвращают меня в детство, когда я любил вырывать в горе снега норы и забираться внутрь.
Куча снега для меня — некий артефакт, объект, на который мы чаще всего не обращаем внимания, как и на многие другие, например, на прицеп для автомобиля, лежащий во дворе с лета. А еще есть оранжевые парковочные барьеры, которые мне кажутся очень интересными: когда они открыты, то словно стоят и ждут свои автомобили. Я смотрю на них и думаю: «Почему они находятся именно в этом месте? Какие машины к ним подъедут?» Многие барьеры уже повреждены, видно, что на них нередко наезжали. Мои друзья и знакомые знают о моих симпатиях к этим оранжевым объектам, поэтому фотографируют их и выкладывают снимки в Instagram, отмечая на них меня. Мне это нравится.
Еще я люблю в нашем дворе «пятачок» рядом с заброшенной автомойкой. Летом мы с девушкой часто пили здесь чай. Обычно мы относимся к подобным объектам пренебрежительно. Но, мне кажется, в этой автомойке есть что-то настоящее, искреннее, она напоминает о рабочем духе. Как по мне, эта автомойка — символ нашего времени, когда на смену очередному закрывшемуся предприятию приходит новое. Я, кстати, сам ношу перчатки, в которых работают на производстве или в автомастерских. В нашем дворе также сохранились гаражи, построенные в 80–90-е годы, — тоже наше наследие, как и надписи на них «машины не ставить», «не парковаться». Они — часть уличной культуры.
Мне нравится соседство противоположных по своей сути и стилю домов, построенных в разные эпохи и отлично дополняющих друг друга. Например, во дворах на Вайнера-Малышева стоит новое трехэтажное хранилище культурного центра «Эрмитаж-Урал», где будут храниться экспонаты Екатеринбургского музея изобразительных искусств. Рядом с ним — на Вайнера, 16 — находится особняк, построенный в конце XIX века. А он, в свою очередь, располагается напротив конструктивистского здания «Дом горсовета №5».
«Белая башня впечатляет до сих пор»
В искусстве мне близок авангард с его строгостью и лаконизмом. Основоположники этого направления хотели изменить привычное мировоззрение, они считали, что форма идет от содержания. Так, Казимир Малевич заложил в «Черном квадрате» такое обращение: «Современники, посмотрите вокруг! Уже дирижабли и люди летают в небе, уже паровозы стучат по рельсам, а мы все восторгаемся венерами и пейзажи пишем». Художники-авангардисты говорили, что новому времени нужно новое искусство и новый визуал.
Основной ветвью авангарда в архитектуре стал конструктивизм. Этот стиль соответствовал требованиям того времени — поменять старое на новое, уйти от архитектуры, которая ассоциировалась с царским режимом. Интересный пример конструктивизма — дом по адресу Воеводина, 6. Его создатель явно обладал очень тонким чутьем формы, композиции: строгие линии, круги, но они безупречны и гармоничны.
Конструктивизм соответствовал требованиям того времени — поменять старое на новое, уйти от архитектуры, которая ассоциировалась с царским режимом
Мое любимое конструктивистское здание — Белая башня на Уралмаше. Когда в Екатеринбург приезжают мои друзья из других городов, я обязательно веду их к ней. Ее автором является Моисей Рейшер, который сделал эскиз всего за одну ночь и о котором речь шла выше. Создатель этой башни был мечтателем с богатым внутренним миром. Возведенное строителями гидротехническое сооружение не только оказалось самой вместительной водонапорной башней своего времени, но и выглядело очень красиво и необычно. С момента строительства Белой башни прошло 100 лет, а она впечатляет до сих пор. Подобного в мире больше нет.
Мое любимое конструктивистское здание — Белая башня на Уралмаше
Раньше я много читал об авангардной архитектуре, и мне нравился только этот стиль. Сегодня я восторгаюсь и особняками XIX века — люблю, когда сочетается старое и новое. Например, на берегу Исети стоит дом купца Чувильдина, или Косой дом, как его называют в народе. А недалеко от него — прекрасное здание знаменитого современного архитектора Нормана Фостера, где находится штаб-квартира РМК.
Привлекает и Ельцин Центр, созданный архитектором Борисом Бернаскони. Изначально здание строилось под торговый центр, а потому перед Бернаскони поставили задачу переработать доставшееся ему «наследие» в общественный центр. Это большая миссия — не ломать то, что имеется, а изменить, превратить во что-то другое. Мне близок такой подход: вокруг нас переизбыток вещей, предметов, недостроенных зданий, нам бы с ними разобраться.
Жидкий металл вместо красок
Upcycling (в переводе с англ. «повторное использование» – Ред.) соответствует современным тенденциям. Теперь это касается и меня лично. Минувшим летом я познакомился со своим соседом Димой и его другом Лешей, владельцами компании InterMold, специализирующейся на литейном производстве. Мы подружились, и ребята пригласили меня посетить литейный цех, где я в первый раз попробовал «писать» металлом. Это было «вау»! Чтобы создать картину таким образом, надо взять алюминиевые детали, допустим, крышки двигателей, расплавить их и получившийся жидкий металл использовать вместо красок. В этом и заключается upcycling: был двигатель — стала картина.
Раньше, когда я писал красками, мне было сложно определиться с цветом. В этом плане металл универсален, поскольку отражает все оттенки. Так, металлические поручни в метро отражают идущих пассажиров. Металл является самостоятельной единицей. Он сохраняет свою суть, но при этом «дружит» со средой, в которой находится.
Я вырос на Урале, история развития которого тесно связана с промышленностью, заводами. А недавно узнал, что моя прабабушка работала в литейном цехе. Возможно, я и должен был прийти к этой технике. Недавно в Ельцин Центре открылась выставка «Новая живопись Екатеринбурга», где представлены мои «металлические» картины. А первой «галереей» для них стала Плотинка. Это случилось прошлым летом во время проведения партизанского фестиваля уличного искусства «Карт-бланш». Я сделал свое первое металлическое полотно, взял его в руки и пошел по улицам в поисках нужной локации. Это был некий перформанс: я снимал себя на камеру вместе с картиной в разных точках города. Когда зашел в березовую рощу на Плотинке, сразу понял — это самая подходящая площадка для моей работы.
Плотинка — культовое для Екатеринбурга место. Именно отсюда стал развиваться город. Моя картина, названная «1723» в честь года основания уральской столицы, рассказывает о том, как некий объект совершает путешествие во времени, в пространстве. Эту работу не стоит рассматривать отдельно от контекста: березовая роща — часть инсталляции. У человека, который туда попадает, в зависимости от времени, сезона, погоды возникает определенное ощущение. Вот мы пришли зимой, пробирались по сугробам, набрали в ботинки снег — появилась некая колючесть, отторжение среды. А в другое время будет совершенно иное настроение.
«Искусство должно быть необъяснимым»
Моя первая персональная выставка, в основу которой легла черно-белая живопись, называлась «IGЯА». Суть экспозиции заключалась в мысли, что жизнь и творчество — это игра, поэтому не нужно относиться к ним слишком серьезно, ведь обычно самое лучшее создается именно в состоянии легкости. С этой выставкой я проехал в 2019-м году по нескольким российским городам — Екатеринбургу, Уфе, Казани, Москве, Санкт-Петербургу.
Моя первая персональная выставка, в основу которой легла черно-белая живопись, называлась «IGЯА»
Вторая выставка под названием «IGЯА 2.0» — ПОЭЗИЯ ЖИЗНИ» поначалу существовала только в Instagram в виде постов и сторис, а в конце 2020-го года получилось перевести ее на месяц из онлайн-формата в офлайн. Интерьерный центр ARCHITECTOR отмечал в декабре 10-летие и пригласил меня организовать экспозицию в уже закрывшемся отделе сантехники. Было удивительно провести выставку в таком странном пространстве с потертостями на стенах и со следами от снятых логотипов. Это стало для меня определенным вызовом: надо было структурировать работы так, чтобы все смотрелось органично. Я приходил в иц ARCHITECTOR каждый день, делал инсталляции, проводил перформансы, общался со зрителями — мы вместе двигали объекты, меняя пространство. На первом этаже центра до сих пор висит моя инсталляция РЯОMETEY/ПРОМЕТЕЙ — двухметровое панно из алюминия.
Было удивительно провести выставку в таком странном пространстве с потертостями на стенах и со следами от снятых логотипов
Я не ограничиваюсь созданием только картин. Называю это поэзией жизни — нахожу странные, непримечательные на первый взгляд объекты, которые попадают в мой Instagram как экспонаты в галерею. Это может быть повисшая на заборе газета, надуваемая ветром как парус, или вмерзшая в лед вешалка для одежды. То, что я делаю, можно назвать междисциплинарным искусством — это и каллиграфия, и видео, и перформанс, и фото. По сравнению с прошлыми годами моего творчества я понял — чтобы создать работу про свободу, необязательно только писать. Можно танцевать, и в танце будет больше свободы, чем в картине.
В творчестве я иду от личного — от моих мечтаний, фантазий, от моего чувствования этого мира. Считаю, что искусство должно быть необъяснимым. Мы и так всему вокруг пытаемся найти определение, а магия и ценность созданного произведения заключается в том, что оно никак пока не истолковано, не определено и не приземлено тем, что мы о нем думаем.
